Памяти Муратовой Изиды Даниловны.
День ото дня жизнь становилась все невыносимее и горше. Издевательства и насмешки Саша терпел с детства, и уже привык, но здесь – не школа, не семья, от которых можно уйти и спрятаться, хотя бы ненадолго. Здесь – армия. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю он был не один, был вынужден подчиняться общему распорядку, правилам, быть на виду. Находиться в компании даже знакомых людей Саша не любил никогда, и старался не привлекать к себе внимания, забиться в угол, стать серой мышью. Но как можно было не замечать его – высокий, худой, нескладный, неряшливый, он совершенно не следил за собой, подолгу не мылся и не менял одежду, избегал прямого взгляда, заикался, потел. В школе мальчишки окунали его головой в унитаз, портили его вещи, топтали в грязи, а когда одноклассник бросил в него использованной прокладкой, которую нашел в женском туалете, Саша впервые попытался свести счеты с жизнью. Попытка не удалась – старшая сестра Алина, обнаружив распотрошенную домашнюю аптечку и груды пустых упаковок из-под лекарств, побежала за матерью, та вызвала скорую. Сашу спасли. Родители устроили взбучку – отец бил ремнем, мать ругалась на чем свет стоит. Но никто тогда не спросил его, почему он это сделал и что он чувствовал. Вообще, никто никогда этим не интересовался. С раннего детства Саша был предоставлен сам себе, впрочем, его это не тяготило и не заботило, напротив, он был рад, когда его никто не трогал. Учился он из рук вон плохо, друзей не имел, отдушиной его были книги – в основном метафизические трактаты и философия, молитвы и церковь, Саша даже писал кое-какие заметки о собственном видении мира, иногда рисовал. Рисунки его были странные, непонятные. «Дурью маешься,» - говорила мать. Только в часы уединения и фантазий Саша был счастлив.
После школы все изменилось. Он не просто попал – он загремел в армию. Ему и раньше было очень сложно, а здесь стало вовсе невыносимо. За малейшую провинность его не просто били – избивали. Вероятно, такую жесткость можно объяснить тем, что Саша представлял собой то, чем каждый боится стать, а может быть, его самого боялись, настолько он необычен и жалок. Он находился в постоянном напряжении и страхе, нервы были на пределе и гудели, как натянутые струны. Наконец, через несколько месяцев он сдал. Отказался от еды, перестал говорить, лежал сутками напролет и ходил под себя. Так он оказался в психушке.
Ему не было плохо, ему было – никак. Совсем никак. Видимо, сработали защитные механизмы, и психика расползлась; Саша перестал осознавать боль. И тут появилась Лимонная Птица.
Она вышла из него, и вместе с тем пришла из ниоткуда, она была и им и другой одновременно. Мир Птицы был наполнен яркими теплыми красками, и постепенно реальность утратила свой смысл. Все, что находилось извне – еда, вода, одежда, движения, эмоции, мысли и воля отошли на второй план, а потом и вовсе исчезли. Ему ничего не было нужно. Он не чувствовал ни холода, ни тепла, не ощущал голода и жажды, он даже не испытывал потребности размять затекшее от бездействия тело – можно было придать ему какую угодно позу, и Саша оставался ней много часов, без усталости и какой бы то ни было неловкости. Зато Лимонная Птица дала ему радость и покой, это были беспредметные чувства, нереальные, но они стали родными, Саша наконец-то получил то, чего ему всегда не хватало.
Лечащий врач долго не мог выйти на контакт с ним. На вопросы Саша не отвечал, просьбы не выполнял, случалось, он начинал говорить, когда врач уже разворачивался и уходил, или вместо того, чтобы поднять руку он сгибал ногу. С ним было сложно, но доктор терпением и заботой постепенно нащупывал тонкие нити соприкосновения Саши с реальностью. А может быть, Саша сам потянулся к врачу, почувствовав непривычное ранее небезразличие и интерес. Саша говорил мало. То, что он рассказывал, казалось чудовищным бредом – на самом же деле выражало долгожданное счастье, слияние с вечным, чего так давно жаждала его душа. Он больше рисовал, рисунков было много, несколько десятков. Он были вычурны, символичны, бессмысленны. Но что еще мог выдать изможденный искалеченный ум, загнанный в чертоги безумия?
Конечно, Сашу стали лечить. Нейролептики и антидепрессанты давали мучительные побочные эффекты – слюна постоянно текла, Саша скованно топтался на месте, когда рисовал, руки тряслись, он не мог глотать и часто поперхивался. Поначалу толку было мало, как вдруг произошел сдвиг.
В одно утро Саша открыл глаза, полежал немного, встал с постели и огляделся. Он увидел в палате незнакомых мужчин, кто-то лежал на соседней кровати, у окна стояли двое и бормотали что-то себе под нос, еще несколько бродили туда-сюда. Саша осторожно выглянул в коридор. Кроме мужчин в затасканной грязной одежде, он увидел людей в белых халатах. Один из них – санитар – подошел к нему, грубо схватил за рукав и сказал:
- А ну пошли, полоумный, бриться пора!
Звук его голоса больно резанул по ушам, Саша испуганно попятился, санитар потащил его за собой.
Саша попытался вырваться, стал звать на помощь, кричать. Ему было страшно. Он не понимал, где находится и что происходит. Он забыл, кто он есть. И он кричал, кричал, кричал. После ритуального еженедельного бритья больных затолкали обратно в палаты. Сашу поместили в изолятор – он был очень возбужден, прыгал и скакал, пока не вкололи успокоительное. Он вырубился. А когда пришел в себя, повесился на ручке двери. Его снова накололи. Саша был обездвижен, и плакал.
Пока снова не пришла Лимонная Птица. Когда она пришла, Саша снова вернулся домой. Она поила его сладким нектаром. Принимала и понимала все его существо. Она была – все. Абсолютно все. Она – абсолютный покой. Там он был желанным и любимым. Она его понимала, любила, заботилась, жалела. Лимонная птица была всем тем, что Саша недополучал в жизни.
Врач видел, что Саша попросту сбежал в болезнь. Его терзали сомнения – стоит ли вообще лечить; он чувствовал, что, будучи безумным, Саша был по-своему счастлив. Но лечить было необходимо! Сашу продолжали пичкать лекарствами. Еще несколько раз он давал приступы психомоторного возбуждения, которые сменялись полной обездвиженностью и нелепыми попытками суицида. Лимонный мир тускнел, растворялся и вскоре померк совсем. Постепенно он стал меньше рисовать, а если и рисовал, то картины выходили более стройными и цельными – понятными, логичными. Саша провел в отделении острых психозов несколько месяцев. Речь возвращалась, он стал сам принимать пищу, ходить в туалет, переодеваться. Он поправлялся. Доктор увидел нового Сашу, реального, каким он был раньше – напуганного, грустного, нервного юношу, который вздрагивал от каждого шороха, прятался по углам, избегал контактов и прятал глаза. Юношу, не приспособленного к жизни; Сашу без Лимонной Птицы.
Саша вернулся. Казалось, все должны быть довольны. Родители улыбались, сестра обнимала Сашу. Но при выписке Саша сказал:
- Вы убили ее. Убили Лимонную Птицу.
Е.Н. Крестникова, врач психиатр-нарколог. Иллюстрация – реальная картина Саши.
Рассказ опубликован 29.10.2014 в газете «Без Проблем» Закамье №44 (606)
А.Ш., 19 лет, шизофрения. Заболевание началось в 13-14 лет с изменений характера: стал замкнутым, утратил все контакты с друзьями, родными, перестал ходить в школу, уходил из дома, проводил время в церкви, монастырях, библиотеках, где "занимался философией", сам писал "философские трактаты", в которых излагал своё видение мира. Именно в это время начал рисовать в очень странной манере. По словам родителей раньше никогда не рисовал, и для них было неожиданно, что в сыне открылся талант живописца, хотя его рисунки и были странными, непонятными. В 18 лет был призван в армию, начал службу в городе Архангельске. Именно здесь произошла манифестация заболевания: появились бредовые идеи, галлюцинации, депрессия, делал неоднократные попытки к самоубийству. Поступив в отделение был практически недоступен для контакта, но лишь в беседах с лечащим врачом (Муратовой И.Д.) приоткрывал мир своих психопатологических переживаний. Много рисовал: часть рисунков принёс с собой, иные были нарисованы уже в стационаре. Лечащий врач поощряла его стремление рисовать, предоставляла бумагу, краски. При выписке он подарил врачу коллекцию своих рисунков. В дальнейшем эта коллекция стала основой музея творчества душевнобольных, и по настоящий день используется в учебных целях.
На многих рисунках А.Ш. присутствует образ птицы, названной им "лимонной". Это образно-символическое отображение внутреннего мира больного, того, чем он живёт, отгородившись от реальности. (Последнюю он, как правило, изображал в раздражающем красном цвете).
